Рубен Давид Гонсалес Гальего

Декабрь 17, 2012

НЕ СЛОМАТЬСЯ

«В шесть лет я перестал мечтать о маме. Я мечтал стать ходячим. В восемь я понял одну простую мысль: я один и никому не нужен. В девять я понял, что ходить никогда не смогу. Я стал быстро есть блины, она торопила меня и все повторяла: «Тетку Варвару поминай, тетку Варвару». Но все хорошее быстро кончается. Из-за угла уже шла воспитательница. Быть героем легко. Если у тебя нет рук или ног — ты герой или покойник. Если у тебя нет родителей — надейся на свои руки и ноги.

Я быстро доел блин. Воспитательница постояла, улыбнулась чему-то и ушла. Это были первые блины в моей жизни». Его будущее было светлым и безоблачным. Но жизнь оказалась больше похожей на сюжет страшной сказки, которой надо на ночь пугать непослушного ребенка. Впрочем, на этот сюжет еще можно предоставить копирайт Александру Дюма — столько в жизни Гальего почти невероятных, невозможных, невыносимых для одного человека перипетий и коллизий: смерть брата-близнеца, его собственный приговор — ДЦП, разлучение с матерью (ей было объявлено, что он умер), ставшей пешкой в политических играх коммунистических партий разных стран, жизнь в детском доме, выбор между жизнью и смертью, причем смерть, как всегда, а в его случае особенно, казалась самым простым выходом, два брака, встреча с матерью через тридцать лет, «возвращение» в Испанию, роман.

«Я — герой. Это один из множества фрагментов автобиографического романа «Белое на черном» Рубена Давида Гонсалеса Гальего, который смог справиться со страхом смерти, советской системой и жизнью. Этот роман может стать лауреатом Букеровской премии. Победителя объявят 4 декабря. Только вот у него они плоть от плоти его жизни, принятые когда-то решения, своего рода вехи его собственной истории — тяжелой, страшной, но, как ни странно, легкой: эта история дает надежду тем, кто давно перестал верить в такое эфемерное понятие, как happy end, оставив его голливудским киностудиям.Роман «Белое на черном» («Лимбус-Пресс») — это та самая история, которая вкратце изложена в предыдущих строках, но развернутая в деталях. Обычно подробности убивают впечатление. Но не в этом случае. «Белое на черном» написано так жестко, так интенсивно, ярко, емко, с такой беспощадной даже не честностью, а скорее с безразличием к ужасу благополучного читателя. Что вы тут делаете? И уже мне: Что ты делаешь? Что я делал? Я жевал третий блин. Жевал быстро, потому что в руке у меня было еще полблина и я хотел успеть доесть все. Шустрая бабушка уже подхватила свою корзинку и сиганула через забор.

Для серьезности требуются осмысление, одухотворенность и пара-тройка философских мыслей, которые, глядишь, то ли войдут в списки афоризмов, то ли пойдут на повышение — к жизненной мудрости. У кого-то они становятся естественной частью текстового материала. У некоторых выглядят дешевой подделкой той самой жизненной мудрости. Роман Рубена Давида Гонсалеса Гальего набит ими под завязку. И будь героем. Если у тебя нет ни рук, ни ног, а ты к тому же ухитрился появиться на свет сиротой — все. Ты обречен быть героем до конца своих дней.

И безразличие это — не от жестокости. Просто жизнь такая. Когда этот роман оказался в списке финалистов, то многие литературные критики заговорили о том, было ли это правильным: автобиография не есть литература. Смотря как написать.

Роман «Белое на черном» при всем его соответствии правде жизни еще и настоящее произведение искусства. Здесь нет места слезам, сантиментам и вздохам, так же как и особому публицистическому накалу. Да, это просто запись жизни, данная спокойно, почти отстраненно и в то же время завораживающе. Но написанная по всем правилам и по-настоящему талантливо: энергетика текста, его ритм, стиль безупречны. Даже если «Белое на черном» не получит в итоге большой приз, а его автор никогда больше не напишет ни одной строчки, он навсегда останется в истории литературы, так же как и просто в истории. Достаточно, наверное, одного такого абзаца, чтобы не понадобилось больше никаких определений: «Сухощавая старушка лезла через забор. Забор был двухметровый, но бабушку это не остановило. Она быстро спрыгнула с него, огляделась по сторонам и подошла ко мне. Деловито оглядев моируки и ноги, она недоверчиво спросила: «Сирота небось?» Я кивнул. Такого везения она не ожидала, скрюченные ноги и руки, да к тому же и сирота. Она поставила на землю свою корзинку, откинула полотенце, прикрывавшее содержимое, достала оттуда блин, дала мне и скомандовала: «Ешь». Это было очень печально. Накрылись дальние страны, звезды и прочие радости. Оставалась смерть. Долгая и бесполезная». Или сдохнуть. Я герой. У меня просто нет другого выхода».Сентенции в литературных произведениях — дело не просто обычное, но сильно любимое большинством творцов (с античности до наших дней), которым мало простого развития сюжета, это нехитрое занятие они оставляют представителям массовой литературы.Рубен Давид Гонсалес Гальего — сын венесуэльца и испанки. Его дед был генеральным секретарем испанской компартии. Мать училась в Московском университете.