Все перевод, даже речь — с языка мыслей
Очень многие испаноязычные авторы знакомы российскому читателю со слов поэта и переводчика Павла Грушко. Несмотря на то, что Грушко живет сейчас в Бостоне, он продолжает переводить. Несколько лет назад российские барышни зачитывались его Лаурой Эскивель. А сейчас издательство Время готовит новый потенциальный бестселлер — Ливадию кубинца Хосе Мануэля Прието.
А тут нужен был текст не вычурный, ясный: ведь театральное действие нельзя остановить и перечитать. Я и раньше писал пьесы в стихах. Незадолго до этого закончил стихотворную драмопись «Без Царя в голове» по «Истории города Глупова» Салтыкова-Щедрина и трудился над стихотворным переложением «Было или не было…» по роману Булгакова «Мастер и Маргарита». Театр «Ленком» располагал обожаемым молодежью рок-ансамблем «Аракс» Юрия Шахназарова, и Марк Анатольевич надумал создать в театре рок-направление.
Это роман в письмах. Он содержит немало эротических подробностей, а также суждений о русской женщине вообще. Я с некоторыми из них не согласен, но как переводчик был обязан довести их до сведения нашей общественности. В книге есть также немало курьезных сведений из русской истории и литературы, включая идеи мадам Блаватской, а также прозрачные аллюзии к Набокову. Одного букиниста в романе так и зовут — Владимир Владимирович, упоминается и «Лолита», а определитель «Дневных и ночных бабочек Российской империи» В. Сирина (Псевдоним Набокова.) и подвигнул деловых немецких и американских издателей к изменению названия в пользу «ночных бабочек».
Но литературное имя поначалу мне снискали, конечно, переводы поэзии. Так что я ассоциируюсь у некоторых с понятием «поэт-переводчик». На эту тему остроумно обмолвился Александр Големба: Поэт-переводчик звучит как вор-рецидивист.
- Как правило, человек либо сочинитель, а вдобавок переводчик, либо переводчик, а вдобавок сочинитель. Что было первично для вас?- Первичной была и остается поэзия, первые мои стихи были опубликованы в районной газете в подмосковном Пушкино за два года до поступления в иняз, где я стал изучать испанский и к концу учебы увлекся переводом. С той поры пишут и говорят — «поэт и переводчик». Но руководители Союза писателей все равно держали нас за «рецидивистов», заявляя, что они-де пишут «из своей головы», а мы якобы «из чужой». Издательство «Советский писатель» мою первую книгу стихов возвращало мне два раза с резолюцией «стихи хорошие, но требуют доработки», что в переводе означало: «раньше, чем через три года, чтобы духу твоего здесь не было». Моя первая книга «Заброшенный сад» вышла с большим опозданием. Ранние стихи в ней датированы 1955 годом, а последние — 1999-м. Но все годы я публиковался в журналах, а в переводе на испанский мои книжки вышли в Испании, Мексике и в Перу.
- Как сложилось, что вы занялись испанским языком?
- В инязе для тех, кто хотел сменить язык (в школе я учил немецкий), предлагались итальянский и испанский. В отличие от Евгения Солоновича, доброго моего друга, замечательного итальяниста, я выбрал испанский. Шучу иногда: У тебя одна Италия, старинная Далмация и кусочек Швейцарии, а у меня — двадцать стран испанского языка не только с диалектами, но и с мощными привнесениями африканских и индейских культур. На мой выбор повлияло, должно быть, детское романтическое восприятие — Гражданской войны в Испании и то, что в 1939 году, когда я отдыхал в «Артеке», туда привезли испанских ребят.
-Как вы выбираете авторов, которых будете переводить?
- Это те авторы, что завораживают при чтении. Ты хотел бы поделиться радостью от прочитанного с друзьями, так ведь для этого надо текст перевести. Оставляя в стороне заказные работы, именно выбранные по любви — наилучшие. И зачастую остаются лежать в столе именно они. До сих пор у меня не опубликована пьеса Федерико Гарсиа Лорки «Марьяна Пинеда» и около ста его стихотворений, две книги Хулио Кортасара, десятки рассказов и стихов Борхеса. Это только известные имена.
- Переводимый автор влияет на ваши стихи?
- Влияние иноязычного поэта или прозаика, который захватил тебя при чтении, вошел в твое сознание и пересказан твоим пером, благотворно. Полагаю, моя пьеса-либретто, при глубоком уважении к нерудовским взглядам, скорее обращена в сторону общих экзистенциальных проблем.- Говорят, цензура отнеслась к вашей вещи с пристрастием…- Спектакль заворачивали одиннадцать раз. Одно лирическое стихотворение я начал так: «Люблю тебя, не ведая стыда…». Потом хватился, это ведь ахматовское «растут стихи, не ведая стыда». Эту начальную строфу я выбросил. Избавиться от подобного комплекса помогает мысль Михаила Михайловича Бахтина о том, что «чужое слово должно превратиться в свое-чужое (или в чужое-свое)». Все уже сказано другими. Однако новизна — в неповторимой сущности каждого нового опыта, твоего опыта, а не заимствованного, и если творчески воспринимать мир, в том числе идеи и слова, то это и станет твоим неповторимым «своим-чужим». Все переходит из одного в другое. Два десятка лет назад я сформулировал для себя это как арт-концепцию «Trans/форм», основанную на теории и практике литературного перевода, приемы которого применимы в любых жанрах искусства. Иные режиссеры и актеры не догадываются, что они переводчики пьес на язык сцены. А «Вавилонская башня» Питера Брейгеля-старшего — не перевод ли слов из Библии? Все перевод: даже речь — с языка мыслей.
- Вы ведь были знакомы с писателями и поэтами, которых переводили? С Кортасаром, например.
Широкую известность приобрела одна из его восьми пьес в стихах — «Звезда и Смерть Хоакина Мурьеты» по мотивам произведения Пабло Неруды. Переводил с испанского таких выдающихся поэтов и прозаиков, как Гонгора, Кеведо, Гарсиа Лорка, Хименес, Эрнандес, Неруда, Борхес, Кортасар, Николас Гильен, Элисео Диего. Был участником международных симпозиумов и международным членом жюри по жанру поэзии на Кубе и в Панаме. До недавнего времени руководил творческим семинаром в Литературном институте им. Был деликатен в обхождении. Грассировал. В нем угадывалось что-то детское.Платишь деньги — ибери, это три!Павел Грушко — поэт, переводчик, автор двух книг стихотворений «Заброшенный сад» и «Обнять кролика». Его стихи в переводе на испанский опубликованы в Испании, Мексике и Перу отдельными сборниками. Лауреат золотой медали по жанру поэзии «Альберико Сала» (Италия). Он ответил, что Антониони в телефонном разговоре, кажется, попросил разрешения воспользоваться только идеей рассказа, и Кортасар позволил ему это. Я подарил Кортасару только что вышедший тогда альбом «Звезды и смерти Хоакина Мурьеты», и он прислал мне из Парижа письмецо со словом «Здорово!» — конечно, на испанском, — что в данном случае я отношу в основном на счет феноменальной музыки Алексея Рыбникова, ведь мое русское либретто Кортасар понять не мог. Хотя впоследствии, в переводе на испанский, оно было опубликовано в Мексике.
Горького.
Елена Камбурова пела тогда на эстраде фрагменты из нее. Была как раз пора военного переворота в Чили, с которым совпала смерть Неруды. Неожиданно Марк Анатольевич Захаров попросил переделать эту кантату в либретто для музыкального спектакля. У Неруды женский и мужской хоры лишь рассказывают о Мурьете и его несчастной Тересе, а сами герои не появляются. Но драматический театр не лекторий. К тому же кантата написана как бы «нерусскими стихами». В переводе я стараюсь не подсюсюкивать массовому читателю эрзацами а ля рюс.- Павел Моисеевич, почему в английском варианте Ливадия называется Ночные бабочки Российской империи? Там про Россию?- Главный герой романа — учившийся в России кубинский невозвращенец. Он занимается контрабандой приборов ночного видения, которые за бесценок скупает около российских казарм и дорого продает в европейских столицах.
Эту первую в России рок-оперу написал Алексей Рыбников. Марк Анатольевич вместе с постановщиком движений Андреем Борисовичем Дрозниным создал лаконичный и точный, как удар в челюсть, спектакль. Длился он вместе с перерывом и пирожными всего лишь час десять минут, но выходившие зрители догадывались об этом, разве что посмотрев на часы. В том и фокус театра в стихах, как я определяю этот жанр, в котором написал восемь пьес-либретто, последняя — «Снова на дне» по мотивам сами понимаете Кой-кого. В отличие от мюзиклов, где прозаические беседы разбавляются зонгами, порой никак не связанными с сюжетом. Более того, выскажу одну крамольную мысль: мои пьесы-либретто могут обходиться и без музыки. Некоторые мои работы, шедшие в театрах, до сих пор не опубликованы, и я подготовил к изданию антологию, куда помимо восьми работ включил эссе — объяснение в любви этому жанру.- Чем отличается ваша пьеса от нерудовской кантаты? Это вещи с ритмическими лейтмотивами и речевыми характеристиками, точными метафорами, которые экономят короткое время театрального представления. Речь тут идет о действенности на сцене естественной поэтической речи, о текстах, из которых извлекаются мизансцены и все действие. Я называю это стиходействием.
Но пропала бы некая смуглость, вот и пришло на ум «Шоколад на крутом кипятке». Интересно, что эпиграф-поговорка к этому роману «К столу и в кровать стоит лишь позвать» как бы сам себя перевел, так как рифма «кровать» и «позвать» чудесным образом совпадает с испанской рифмой cama и llama. Я очень люблю переводить поговорки и сам пишу так называемые краткоречия, одно из которых относится к написанию любого текста: «Правильно спетая мысль не много требует слов». Как влияние русского писателя. Так ошеломили меня в свое время Иннокентий Анненский, Анна Ахматова, Осип Мандельштам. Порой, написав стихотворение, задумаешься: вроде это уже где-то было.
Там ведь я написал «Выправляй скорей бумаги и айда!», не вкладывая в это смысл, который усмотрели глазастые цензоры. Спрашивали: куда — айда? Требовали усилить тему родины и расовую дискриминацию в Калифорнии. И убрать проституток из таверны «Заваруха». И еще усилить призыв к борьбе чилийского народа! Что-то там временно усилили и убрали, но вскоре восстановили. «Платишь деньги и бери, это три!»
Это досталось им от индейских предков. Дополнительную славу книге принес фильм, поставленный по мотивам романа ее тогдашним мужем Альфонсо Арау. Заглавие романа было перевести непросто. Дословно по-испански это «Как вода для шоколада».
Весьма упругая вещь во всех отношениях, Рыбников постарался, да и гражданин, написавший либретто, тоже».
- Почему вы взялись переводить Эскивель?
- Этот перевод мне заказали. Я был несколько раз в Мексике, очень люблю эту страну. Роман очень вкусный, в нем каждая глава предваряется рецептом мексиканского блюда. В главе «Перепелки в лепестках роз» героиня, уколовшись шипом, уронила каплю крови в приготавливаемое блюдо, и ее сестра, отведав его, воспылала любовным чувством к незнакомому мужчине. Для нас это магический реализм, а для латиноамериканцев — просто реальность, это то, какие чувства они испытывают, касаясь, пробуя, слыша, глядя.- У Звезды и смерти завидная судьба.- Рекордная: 1050 только ленкомовских спектаклей в России и в зарубежных гастролях, кинофильм Грамматикова, альбом из двух пластинок тиражом два миллиона, кукольные спектакли и даже балеты под музыкально-текстовую «фанеру». А с началом перестройки — пиратские кассеты и диски и музыкальные спектакли, которые выходили без моего ведома. Зато как подбадривают слова безвестного автора в Интернете: «Обществу — рекомендую Звезду и смерть Хоакина Мурьеты. Я в Литинституте приводил этот маленький пример, когда говорил со своими студентами о тексте и контекстах. Во-первых, для любого западного человека слово «вода» здесь ассоциируется с кипятком, а шоколад — с порошком какао, который заваривают. Во-вторых, это поговорка, приблизительный смысл которой «На точке кипения».- Слово «звезда» вместо «сияние», по-испански fulgor, как это у Неруды, при переводе кантаты было не Бог весть какой находкой, но оно очень помогло. Останься в переводе расплывчатое «сияние» — не придумалась бы Звезда как ипостась Тересы и не стала бы эта Звезда путеводной мечтой Хоакина. Тогда и слово «смерть» не ожило бы в персонаже Смерти с большой буквы. К тому же нерудовская кантата заострена на классовой борьбе.
Позже я прочитал его признание, что у него нет ностальгии по детству, поскольку оно его так никогда и не покидало. Мало кто знает, что знаменитый фильм Антониони Blow-Up снят по рассказу Кортасара «Слюни дьявола». Я спросил, как он относится к несовпадению фильма и рассказа.
- Кортасара я видел только раз на одном конгрессе в Польше. Его рост был метр девяносто три, и, говорят, он все время прибавлял в росте, есть такой феномен. Первым с этой своей высоты нагнулся и поднял платок девушки.- Как, кстати, возник замысел Звезды и смерти Хоакина Мурьеты?- Все мы болели тогда «Иисусом Христом — суперзвездой» Ллойда Уэббера и Тима Райса, хотелось сделать что-то не хуже. Звезду и смерть я написал по мотивам нерудовской драматической кантаты, которую за несколько лет до этого перевел. Сама кантата шла в Ставропольском театре в постановке Валентина Ткача с музыкой Бориса Рычкова.
