Иван Ленькин

Сентябрь 18, 2013

Гражданство: Россия

Белая ворона

Я сам белая ворона. Поэтому недолюбливаю других белых ворон. Подходит она к старику и начинает торговать детскую корзиночку для сбора ягоды. Конечно, корзинщик не понимает. Но тут переводчик подошел, за продукцию центы-шиллинги предлагает. Деревенский жихарь, простая душа, даром им протягивает работу, не берет «мани-мани».

Ну Ленькин и начал: «Озера полноводные зеркальны, /Клонятся ивы ветвями к росе /И журавли танцуют танец бальный, /Купая ноги в голубой росе:» И так далее.Гости заинтересовались, голос у Ивана мелодичный, рифма плавная и ловко сработано. Пока плетешь — времени-то много. Иван хотел тут же один мешок вспороть. «Да не надо, — говорит Главная Почта, — мы уже проверяли. Ты бы нам лучше, Иван Александрович, подписал книжку, и вообще нехорошо скрывать свои способности!» Взяла и вытащила из прорехи, заклеенной кое-как, книжку — название на английском и русском языке «Деревенские рассветы».И когда ехал Ленькин уже по деревне, — осень же, все отдыхают после уборки, — люди из-за гераней высовываются, выскакивают на улицу: «И нам, и нам подпиши!» Откуда узнали? Как по Высоцкому — беззубые старухи успели разнести весть по домам!

Да и переводчик прозою красоту мысли доносит. К тому же он оказался не простой, а золотой: переводил вроде и Мандельштама с Пастернаком, Цветаеву и еще Ахматову.Так вот переводчик и говорит: «Ну, тогда спасибо, до свидания», дарит Ивану фляжку с остатками, щелкает кнопочкой, и «фрр» — заработали моторы. Но с некоторых пор стал чудить: каждая вторая хата вино гонит, он тоже этим занимался, и вдруг — завязал. С чего бы это? Ну умерла жена, потом невестка; сын стал попивать. У всех же в деревне родственники умирают от этого — назовите у нас хоть одного трезвенника? А этот, видали, на пустующих землях огород зачем-то огромный разработал, по десять тонн картошки сдает заготовителям. Зашуршало рядом: «Икарус». Он голову поднял и видит: выходят из автобуса иностранцы.Наши экскурсоводы в конце концов догадались: стали заморских гостей останавливать не в райцентрах, где горы вокруг туалетов, а перед Чудовыми, Порховыми, Холмами: Даже такая загадка образовалась: «Валдайские возвышенности, а посредине будка без крючка».Ну и когда тут одна дамочка свое дело свершила, Ленькин хоть и покосился на нее, но глаза опустил.

Хорошо сказала по этому поводу почтарка Галина: «Для истории. С ним я в историю войду».А откуда переводчик для издания стихи взял? Помните, он «кнопкой щелкнул». Знаем, проходили в классах Некрасова напополам с Маяковским. И разных там Зощенок это до добра не довело. Опомнись, говорили ему! Не слушает. Избрали другую тактику: начнет останавливать — обматюгаешь его. Не помогает. Тогда кошку дохлую кинули ему в колодец, огород коровами потравили, на дому вперед мелом, потом дегтем написали: «Здесь живет «поет-гений»!» Не внял. А ведь за 70 лет старикашке. Перестали совсем с ним разговаривать.

Как Ивана перестали слушать, стал он молодежи, то есть телятам и ягнятам, стихи читать. И корзинки плести все продолжал. И вот работал он с корзинками на реке Наум, что пересекает шоссе Новгород — Старая Русса. Там как раз лоза для оттенков плетения росла. Или осенью: отдыхать положено после летних забот, праздники православные и не православные справлять, а он приладился хрен по заброшенным селам копать, за клюквой ходить. Грех это.Ну хорошо, яблок продал, слив на тысячи рублей, корзины плетет, ладно — не такие, как у всех, — грубые под картошку, а беленькие вперекидку с красной лозою, — так еще на старости лет купаться стал до льдов, а потом и на зарядку бегать. Да еще кружок по корзинам в доме дефективных устроил.

Но понимаю, что и на них тоже держатся государства. И вот однажды шел по левому берегу Шелони. И вдруг услышал голос. Раздвинув кусты, увидел человека с тетрадкой в руках, читающего стихи : телятам. Тогда в знак дружбы ихние алкоголики стали фляги доставать, висками Ивана Александровича потчивать. Не знали, что ему спиртного наливать нельзя, он вроде и не пьет, но когда выпьет, начинает с коровьей молодежью стихами говорить.

И тут ему почудилось, рассказывал он мне, что вокруг него телята с поросятами стоят.Я сам белая ворона. Поэтому недолюбливаю других белых ворон. Но понимаю, что и на них тоже держатся государства.

Зовут его Иван Александрович Ленькин. В Старом Шимске, где он родился, его с некоторых пор стали ненавидеть. Жил-жил человек нормально, как все. Не высовывался.

А Ваня пошел к себе — далее насмешки слушать.

Проходит лето в трудах, заботах и в стихах. И вдруг почтарка Галька по деревне бежит: «Дядя Ваня, дядя Ваня, бери тележку, тебе двухпудовая посылка от капиталистов пришла!» Ленькин сначала не поверил, мол, опять каверзы какие-то однозначно сельчане строят. Но все же не «дедом-поетом» его Галька обзывает, а дядей Ваней.

Заявился на районную почту в Шимск. И тут же из дверей Сама Главная выплывает, помогает тюки грузить в тачку, а по тюкам-то сверху вниз и поперек и вдоль «Лондон, Лондон, Лондон» и скромненькое нашенское «Проверено».

Дело перед перестройкой случилось. И вот однажды шел по левому берегу Шелони. И вдруг услышал голос. Раздвинув кусты, увидел человека с тетрадкой в руках, читающего стихи : телятам.

И с тех пор зауважали Ивана Александровича Ленькина, поэта деревни Старый Шимск. Особенно после того, как новгородское телевидение прискакало. Но вот в Союз писателей его почему-то не приняли, хотя Ленькин четвертую книжку выпускает уже на те фунты-стерлинги, что на почтах не успели украсть.

В какой-то мере и меня это касается — то был когда-то я покровителем Ленькина, а теперь вроде он мойпокровитель. И еще злюсь на него, то носил мне свеклу-хреновину, но последнее время скуповат стал: после первой книги заказал в моем издательстве «Комар» (Костров Мар) брошюрку про себя тиражом сто экземпляров. А выкупил только десяток. Еле-еле удалось остаток распродать. Себе в убыток.

А фамилию того переводчика (в машинке нет таких букв) рисую от руки: Richard McKane. И еще — как приеду к Ивану слив покушать, уж больно хороши у него желтые сливы, так народ подходит и просит себя сфотографировать с поэтом.Но самое главное — стал заговариваться: идет по селу, что-то бормочет себе под нос, на здоровки внимания не обращает. Обидно ведь. Скоро все и вовсе всполошились: сочинитель стихов! Ну пусть всех останавливает и что-то про радугу читает — от такого сбежим. Но ведь он своими писульками и опозорить может.

Ричард с магнитофоном в рукаве ездил и сейчас издает «Ненормативную лексику России», то есть наши матюги.