День рождения: 21.09.1939 года
Место рождения: Челябинске, Россия
Дата смерти: 01.08.2012 года
Место смерти: Москва, Россия
Гражданство: Россия
Чеханков подделал прописку, чтобы стать артистом
«Мне хочется верить, что все дорогие мне люди, которые ушли, существуют сейчас в каком-то ином состоянии и я с ними когда-нибудь встречусь…»
Во вторник 18 ноября в стенах московского ИКЦ прошел творческий вечер народного артиста России Федора Яковлевича Чеханкова, недавно снявшегося в рязановском фильме «Ключ от спальни» и, помимо актерских работ в Театре Российской армии, известного широкой зрительской аудитории по многочисленным телевизионным и театральным шоу и программам. Не так давно артист выпустил два компакт-диска — «Грустить не надо» и «Память сердца», куда вошли, в основном, шлягеры и ретро-композиции, а также лирические песни, отражающие различные этапы жизненного пути актера. Следует оговориться, что тексты песен Чеханков пишет не сам, он просто излагает свои идеи и мысли, которые позже выливаются в полноценное произведение. На вечере актер исполнил несколько композиций из обоих альбомов и продемонстрировал несколько видеозаписей со своих концертных выступлений.
— Федор Яковлевич, как вы стали артистом?
— Вы полагаете, это плохо, что образ местечкового еврея постепенно отмирает?— Как сказать… Это характерный образ того времени. Евреи жили в местечках, в пределах черты оседлости.
Почему меня приняли — до сих пор понять не могу. Из провинции, с педагогом не занимался, ничего толком не умел — да и чем можно похвастать в семнадцать лет, кроме природного задора и темперамента! Взяли меня, правда, сначала кандидатом, то есть стипендию, как все студенты, я не получал. Но у моей мамы была очень приличная по тем временам пенсия 60 рублей, поскольку папа был серьезным начальником — руководил политуправлением Прибалтийского военного округа. А стипендия на первом курсе была 22 рубля, на втором — 24, на третьем — 26, так что я, можно сказать, был богат… Учился я обыкновенно. Это не литература, не музыка и не живопись. Это иная культура в отличие, скажем, от «Черного квадрата» Малевича, который обязательно станет знаменитым, но лет через сто (хотя лично я ничего гениального в нем не вижу и могу нарисовать не хуже). Меня это очень волнует: Стена Плача: стоишь — и веришь, и даже записочку порой оставишь… Конечно, не с просьбой о повышении зарплаты или о том, чтобы дали роль… И ощущаешь космическую связь с вечностью, и понимаешь, что ТАМ, наверное, что-то есть.— Какие у вас отношения с религией?— Об иудаизме я почти ничего не знаю. Дело в том, что я привык к театру, к друзьям. И потом, когда долго работаешь на одной сцене, имеешь право на провал. А в новом театре приходится всех заново завоевывать
— Ощущаете ли вы свою принадлежность к еврейской нации на религиозном или культурном уровне?
— Вообще-то, я полуеврей. Я еврей по папе — Якову Федоровичу Вайнштейну, который погиб в первые годы войны. Мама моя русская. В силу своего возраста я себя ни евреем, ни полуевреем не ощущаю.
Родился в Орле — родном городе Тургенева, Бунина, Фета, Пришвина и Лескова. Мама была актрисой Орловского драмтеатра. После смерти папы, которого я, разумеется, не помню, она вышла замуж еще раз, за музыканта. Получить образование удавалось немногим, так что культуры особой не было, театры не приезжали. Хотя, если подумать, меня часто спрашивают, для кого русские ездят выступать в Израиль? На что я могу задать встречный вопрос: а для кого мы ездим выступать в Киев, Одессу, Днепропетровск? И кто чаще всего приходит на наши выступления? Все эти врачи, адвокаты, все, кто любит театр, оперу, симфонический оркестр, — как правило, евреи. В южных городах евреи имеют традиционно имеют тягу к музыкальной культуре.— Вы видели что-нибудь из постановок театра «Гешер»?
Евреи тех времен, все эти несчастные «изи и мони» из анекдотов, сегодня отходят на второй план и медленно вымирают. В Израиле живут уже совсем другие евреи — красивые, высокие, плечистые. У меня есть фотографии израильских солдатат — все, как статисты из «Аиды».
Мне всегда безумно интересно то, что там происходит, то, что за две тысячи лет набрало какую-то особую энергию, совокупность… не то, чтобы религиозного экстаза, а той культуры и тех человеческих страданий, которые там были. Это меня очень волнует. Каждый раз, когда мне случается бывать в Израиле, я еду в Иерусалим. Пришлось состряпать фиктивную справку о том, что я все еще учусь (это было обязательным условием для того, чтобы тебя прописали). Так началась моя театральная жизнь. Из театра этого я никуда не уходил, да, в общем-то, меня никуда особо и не звали.
Я верю, но верю по-своему: в нашу православную церковь не хожу, не исполняю и все обеты, но верю, что существует другая жизнь. Мне хочется верить, что все дорогие мне люди, которые ушли, существуют сейчас в каком-то ином состоянии и я с ними когда-нибудь встречусь. Наверное, человек или, может, Вс-шний, так придумал, чтобы было легче жить. Если человек столько страдает на земле, то ему просто необходима надежда на воздаяние в следующей жизни. Трудно жить, не надеясь на возможность освобождения от страданий и болезней. Что же такое скрывается за той чертой — тайна, которую так никто и не разгадал. И поэтому в Израиле меня привлекает именно Иерусалим, который со всем этим связан. Все остальное меня почти не интересует.
— Как по-вашему, выглядит современный еврей?
— Мне с детства нередко доводилось бывать на Украине — в Житомире, Черновцах, Одессе.Кстати, у папы моего вначале была другая семья. Он родом из Херсона и был старше мамы лет на сорок; возможно, у меня даже есть сестра.— Вам когда-нибудь приходилось бывать в Израиле?— Три раза.
— Дело в том, что моя мама почти каждый год, начиная с 7-го класса, посылала меня на поезде в Москву, где жили родственники со стороны отчима. Меня всегда в дороге укачивало, и приезжал я в столицу весь помятый, несчастный, с желтым чемоданчиком под мышкой… Так было и после окончания школы, когда я приехал поступать — конечно же, в театральное. Попал в Щепкинское, которое (как, в общем-то, и сейчас) престижным не считалось, хотя именно там учились Олег Меньшиков, Олег Даль, Юра Соломин, Саша Домогаров…
Отчима я папой никогда не называл и, в основном, меня воспитывала мама. Когда в 1957 году мне исполнилось шестнадцать и надо было получать паспорт, мама, не спрашивая меня, записала меня Чеханковым, решив, что с фамилией «Вайнштейн» мне придется трудно. Впрочем, я эту тему не усугубляю, я вообще все это не люблю: жить тогда было трудно всем: и евреям, и русским. Разве что, в каких-то ситуациях евреям было сложнее.
— Конечно. У меня там много друзей. И Леня Каневский, с которым мы много снимались, и Холемский… Хороший театр: понятный, естественный, эмоциональный, не заумный, как, например, театр на китайском языке. Театр либо существует с публикой, либо его просто нет. Редко бывает, когда говорят, что вот, мол, на таком-то курсе учится мальчик, из которого получится замечательный артист. Обычно бывает наоборот: действительно талантливые артисты незаметны. Так было и с Далем, и с Меньшиковым, которого Миша Козаков заприметил и пригласил сняться в «Покровских воротах», после чего тот стал звездой… Окончив училище я пытался попасть в разные театры. В конце концов Театр Советской армии согласился меня взять, но с условием, что будет прописка.
