Гражданство: Россия
Биография
Для большинства это был неравный брак. В таких случаях все делятся по вертикали — те, кто не общался с Дорониной, автоматически перенесли неприязнь на Химичева, и наоборот. Выходим на поклоны, Татьяна шепчет: «Мама приезжала, еду привезла. Сумки тяжелые. Отвезешь после работы домой?» Конечно, отвожу.
Диагноз — перитонит — поставили слишком поздно, и когда привезли в Склиф, жить (по словам хирурга) мне оставалось полчаса.
Одна мысль гвоздем засела в голове: вот это — смерть? И все, больше ничего уже не будет? Не хочу!.. Тут какая-то сила возвратила меня на свет Божий: очнулся в реанимации — весь в капельницах, голый, беспомощный. И понял: вернул меня Господь к жизни.
Пока полтора месяца в себя приходил, о всяком передумал. Казнил себя: многим принес огорчения и обиды, слишком много женщин было в жизни…
Я — столичный лимитчик с сорокалетним стажем — приехал покорять Москву в шестидесятом году. В Школу-студию МХАТ прошел на грани фола: двадцать семь лет — запредельный возраст.
Класс Павла Массальского был одним из самых сильных. В год моего поступления его окончил Высоцкий (он часто приходил в училище к своему приятелю Севе Абдулову, нашему сокурснику). А четырьмя годами раньше, в 56-м, из этой мастерской вышла Доронина. Она блистала уже в училище, и Массальский о ней говорил часто — ставил нам, нерадивым, в пример. Очевидно, мой интерес к Дорониной возник уже в годы студенчества и в какой-то мере предопределил наши будущие отношения.
- Студенческие годы все актеры обычно вспоминают с ностальгией: дружеские пирушки в общаге на Трифоновской, влюбленности и романы…
- Я был гораздо старше однокашников, к томуже нелюдимым и сумрачным. Первые десять лет в Москве жил очень скромно: одевался бедно и очень стеснялся своего вида. Только к семидесятому году, начав работать в театре и сниматься в кино, обновил свой гардероб — пошил два роскошных костюма из черного бархата. Тогда же у меня появилась и своя однокомнатная квартира.
Ловеласом же я никогда не был — слишком крепко во мне сидело патриархальное деревенское воспитание: если сблизился с женщиной — женись. Кстати, и все мои многочисленные браки — от серьезного подхода. Для меня вообще познакомиться с женщиной долгое время было проблемой. Первым предметом моего обожания стала актриса Татьяна Лаврова — юная, прелестная. Увидел ее в роли Нины Заречной и просто голову потерял. Не долго думая написал ей письмо с объяснением в любви, под которым даже подписаться постеснялся. Судьба, однако, поспособствовала, мы познакомились, и наши отношения даже обещали перерасти в красивый роман. Она меня сразу вычислила — показала письмо: признавайся, ведь это ты его написал! Куда было деваться — признался, конечно. А вскоре все у нас кончилось. Вышел я на учебную сцену, гляжу в зал, а там — Лаврова: сидит среди преподавателей и с большим любопытством на меня смотрит… Как тогда играл — напрочь не помню, но старался изо всех сил. После показа она почему-то ко мне не подошла. Я полетел к ней домой; дверь долго никто не открывал, наконец вышла мама: «Таня просила передать, что вы для нее больше не существуете…» Много позже, когда я уже стал всамделишным артистом, мы с Лавровой случайно встретились, разговорились. Я не удержался, спросил, почему она тогда меня так стремительно оставила. «Извини, — говорит, — но ты на сцене показался мне таким бездарным…»
После училища Николай Охлопков взял меня в Театр Маяковского. Тогда и свой первый «угол» в Москве появился — подсобка на верхотуре театра: не очень комфортно, зато на работу ходить близко. Это сильно расслабляло, и однажды я чуть не проспал свой выход в «Гамлете»: на ходу натягивая костюм Горацио, влетел на сцену полуодетый — чуть спектакль не сорвал.
Со временем обжился. Завхоз подарил мне старые театральные кулисы, я обил ими стены, натаскал реквизиторскую мебель, и жилье приобрело вполне богемный вид. В такой интерьер, с огромной «царской» кроватью, уже и девушку можно было пригласить. Первый же «чердачный» роман закончился женитьбой. Моя пассия преподавала математику в школе, общих интересов почти не было. Отношения очень скоро стали обоих тяготить и через два-три месяца закончились.
Второй брак — с Татьяной Дорониной — был не столь скоропалительным и растянулся на годы.
- Где вы познакомились?
- Первая наша встреча была по-своему знаменательна. Доронина уже стала кинозвездой — после фильмов «Старшая сестра» и «Три тополя на Плющихе». А я играл в театре всего несколько ролей, снимался лишь эпизодически — и вдруг получаю предложение попробоваться в картину «Еще раз про любовь». На главную роль, которую в итоге сыграл Лазарев. Приезжаю на «Мосфильм», проводят меня в гримерную — пред ясные очи Татьяны Васильевны… И таким взглядом она меня смерила с ног до головы! — снисходительно-небрежно, менторски, оценивающе… Вышел я из гримерной с горящими щеками и говорю помрежу: «Передайте мадам, что я не только играть с ней, но и пробоваться на эту роль не стану…» Хотя уже тогда она мне очень нравилась, да и сниматься в кино сильно хотелось.
Несколько лет назад Роберт Дмитриевич пришел ко мне в гости: сидели, пили, и он вдруг говорит: «Знаешь, я с Татьяной развелся…» Вскоре он женился. Кстати, моя жена стала крестной матерью его новорожденного сына…Я благодарен судьбе за то, что она послала мне такую женщину. Галина дала мне то, чего у меня прежде не было.
Начав сниматься, я хорошо «пошел»: по три фильма в год делал. Другой разговор — качество ролей. Вот у Дорониной всего десяток фильмов, но из них пять — шедевры. А мне из 90 своих ролей такую пятерку назвать трудно. У нас была общая работа, и жилье тоже было подчинено общим интересам. Там были наша гостиная, наш кабинет, наша спальня.В театре играли вместе в трех спектаклях и, естественно, по утрам за завтраком обсуждали новую постановку.
Давних и постоянных, не пропускавших ни одной премьеры, я знал в лицо. Любому актеру нравится купаться в лучах славы, и она не исключение: всегда с удовольствием получала цветы и комплименты, раздавала автографы. Я в это время скромно отходил в сторонку и ждал, обычно недолго — сохранять дистанцию с поклонниками Доронина всегда умела.
Татьяна Васильевна к одежде относилась спокойно — главное, чтобы недорого и практично. Она вообще человек не избалованный, но ее положение примы требовало, и приходилось соответствовать. В Москве у нее с одеждой проблем не было — по письму Министерства культуры все наши звезды со скидкой отоваривались в Доме моделей на Кузнецком мосту. Когда я, случается, вижу Доронину по телевизору, с удовольствием отмечаю, что она и сейчас их носит.- В быту Татьяна Васильевна оказалась легким человеком?- А разве есть легкие в быту люди? Я по крайней мере таких не знаю. Актеры — вообще особая порода: все мы очень суеверны.
И моего возвращения никто особо не жаждал. Потому ни в одну из многочисленных внутритеатральных группировок мы не входили, и это непроизвольно сближало. Вдобавок судьба постаралась свести нас, сделав любовниками в спектакле «Да здравствует королева. Виват!» Правда, по ходу спектакля «постельных» сцен у нас не было — я только руку целовал королеве, опустившись на одно колено.Несмотря ни на что, я ни о чем не жалею и считаю время, прожитое с ней, замечательным — судьба на целое десятилетие подарила мне общение с неординарным человеком, умной и талантливой женщиной. Мы действительно были очень разными людьми: ее любимый цвет — белый, мой — черный, она — холодная и рассудочная, я — взрывной и горячий. Выходя за меня замуж, она явно шла «от противного»: после Радзинского — рафинированного и жеманного, выбрала меня — грубоватого и резкого. Так же после десятилетия наших отношений ее выбор остановился на Роберте Дмитриевиче — обстоятельном и надежном человеке.
Селились актеры в гостиницах в соответствии с «табелью о рангах»: приме полагались апартаменты, остальным — номера попроще. Но по вечерам, после спектакля, все демократично кучковались за общим чайком-винцом-водочкой. И в тот вечер мы засиделись допоздна у кого-то в номере, мусолили свои проблемы. Но эта бодяга уже становилась в тягость, и в какой-то момент, заметив подавленный зевок Дорониной, я наклонился к ней: «Пошли отсюда?» И мы сбежали ото всех…
Вернувшись в Москву, сразу оформили супружеские отношения — по взаимному, как говорится, согласию. В 73-м было нам обоим по сорок лет, у каждого за плечами определенный семейный опыт, потому шумную «комсомольскую свадьбу» устраивать не стали. Просто пошли в районный загс и довольно буднично расписались. Таня, правда, надела нарядное платье, которое до того редко носила, а я был в своем любимом ярком свитере. Перед этим купили друг другу обручальные кольца в качестве свадебного подарка.- Жутко ревнивый, и Татьяне для ревности повод давал — когда мужчина уходит из дома, это уже подразумевает, что он в известной мере считает себя свободным от моральных обязательств… «По-мужски» отомстить женщине — ситуация в жизни очень распространенная, и я тут не исключение… Мне вот Татьяна повода для ревности не давала, да и трудно было бы ей флиртовать — она слишком знаменита, всегда на глазах, и Москва очень маленькая…Дело не в ревности: год за годом в душе постепенно копился груз мелких обид, упреков, недомолвок…- Они длились еще четыре года и закончились как бы сами собой. Мы уехали с театром на гастроли в Кишинев, там в очередной раз поссорились, после чего Таня вернулась в Москву, а я укатил на съемки в Черновцы. Поскольку расстались мы на болезненной ноте и наши отношения уже ни к чему не обязывали, я даже не звонил ей в Москву. В это время умер отец Татьяны, о чем я узнал лишь спустя два месяца, а рядом с ней в трудную минуту оказался человек, который помог ей справиться с горем.
И вскоре он стал ее мужем. Крупный чиновник, Роберт Дмитриевич не был моим другом, мы просто приятельствовали одно время, и получилось так, что именно я его с Таней и познакомил.- Как-то признавшись в печати, что ее «законными мужьями были талантливые, красивые и лучшие мужчины на свете», Доронина всех расставила по своим местам: Басилашвили — самый интеллигентный, Радзинский — до сих пор близкий и родной, Химичев — самый нежный, внимательный и «хозяйственный». После смерти Охлопкова труппу возглавил Андрей Гончаров и сильно обновил коллектив: пришли Джигарханян, Леонов, Гундарева. Я ненадолго покидал театр, но вскоре вернулся по приглашению нового главрежа. И Татьяна как раз перешла сюда из МХАТа.Отношение к Дорониной в Театре Маяковского было настороженно-почтительное. Так случалось везде — и в гастрольных поездках по стране, и за рубежом: ее везде узнавали.
- Вы много ездили вместе?
- Конечно.- Вероятно, ваши взаимоотношения не всегда были идиллическими? Вы иногда и ссорились?- Ссорились мы часто, и даже трудно понять по какому поводу. Быстро выяснилось, что мы — люди норовистые, достаточно конфликтные и очень вспыльчивые, так что скандалы в нашей семье, увы, были не редкостью. Тогда многие артисты с легкой руки язвительного актера Игоря Шувалова, ныне покойного, имели прозвища, которые он придумывал из сочетания имени-отчества с человеческими слабостями. Например, Евгения Валерьяновича Самойлова он величал Эх-Гений Вливаныч Самопойлов. Одну из актрис нарек Несусветой Неваляевой. Татьяна и меня старалась приодеть — всегда говорила, что мне идет, а что нет, и я полагался на ее вкус полностью. Если она уезжала в загранпоездку без меня, то всегда привозила мне какую-нибудь обнову. За время нашей совместной жизни удалось приобрести Татьяне пару красивых дорогих перстней. Меня и вовсе неприлично окрестил — Вопрись Бедрович. Примечательно, что в отношении Дорониной подобная фамильярность категорически исключалась — кажется, она с младых ногтей величалась только по имени-отчеству.В Театре Маяковского мы с Дорониной оказались в одинаковом положении. Ее приход никому, кроме режиссера, явно не был нужен, ведь конкурировать с Татьяной Васильевной в репертуаре — дело безнадежное.
Татьяна, например, никогда не забывала помолиться перед спектаклем, а, выходя на сцену, троекратно поплевать — святое дело. И если, не дай Бог, сценарий или пьеса на пол упадут — она непременно плюхнется сверху, сколько бы людей вокруг ни стояло.
Жили мы в Татьяниной квартире на Арбате. Уютный теплый дом, обставленный добротной старинной мебелью. В нем все отвечало вкусам хозяйки: она любит антиквариат, старомосковский уют и порядок. Со мной, конечно, хлопот поприбавилось, поскольку я большой аккуратностью не отличался, но как-то управлялись. Во всяком случае, домработницы у нас никогда не было — я охотно тянул воз домашних забот. Скажем, в магазин выйти — для нее проблема: краситься надо, одеваться. Мне проще — встал и пошел. Приготовить что-нибудь повкуснее из русской или украинской кухни — тоже я, потому как у меня это лучше получалось. Так за мной эти обязанности и закрепились.
Я сразу воспринял ее дом как наш. Жалко, что и единственный наш общий с Дорониной фильм «На ясный огонь», снятый в годы совместной жизни, прошел незамеченным. А картина была неплохая, Доронина в ней пела песни Окуджавы…- Когда вас вновь свела судьба, не вспоминали ту, первую встречу?- Снова мы встретились уже в Театре Маяковского, и оба сделали вид, будто той встречи не было.
По пути в театр в машине могли говорить о ролях, которые Татьяне или мне предлагали в кино. До такой патологии, чтобы перебрасываться дома друг с другом фразами из очередной пьесы, мы, конечно, не доходили, а вот спроецировать наши семейные отношения на театр — это было. Как-то за кухонным столом говорю вдруг Татьяне: «Послушай, а ведь сейчас у нас с тобой ситуация — точь-в-точь как у Аркадиной и Тригорина!» Посмеялись. А вечером Доронина вернула мне мой посыл: «Почему бы тебе действительно не сыграть Тригорина?» И в следующем сезоне мы вместе играли в «Чайке».
И с гастролями, и как туристы. В те времена самый распространенный маршрут был по странам Варшавского договора: Польша, Чехословакия, Венгрия, ГДР… Ездили уже затем, чтобы просто приодеться.
Внешний повод мог быть самым мизерным. Я, например, часто реагирую на интонацию — повелительную по отношению к себе не допускаю. Когда командуют: подай! принеси! — взрываюсь. А дальше уже идет по нарастающей — в момент выяснения отношений всякие мелкие предметы то и дело летали по квартире. Она всякий раз избавлялась от возможности родить, поскольку беременность и роды не совмещались с ее творческими планами. Знаю, что теперь она очень жалеет об этом.Все это копилось, копилось… И вдруг однажды мы оба поняли: все, надо разбегаться…
- Несмотря на совместно прожитые годы, на то, что мы множество раз играли на сцене вместе, Татьяне даже в голову не пришла мысль предложить мне поработать в ее театре. Я говорю не о приглашении в труппу «горьковского» МХАТа — мне и у себя в театре хватало ролей. Но в разовой постановке с Татьяной хотелось бы сыграть. Я, во всяком случае, окажись на ее месте, такое предложение Дорониной сделал бы.
Татьяну это волновало меньше всего — она мало прислушивалась к тому, что говорят за ее спиной.Источник информации: журнал «КАРАВАН ИСТОРИЙ», март 1999.-Два года назад я узнал, что такое смерть. Приехали — ужинаем, разговариваем… Глядишь — ночь за окном. Татьяна говорит: «Куда тебе в три часа ночи ехать? Оставайся…» И еще живем в мире-дружбе какое-то время.
- Вы очень ревнивый человек?
В общем, в меру соблюли традицию: обмен кольцами, автограф в журнале, дежурный поцелуй. Как помню, было довольно многолюдно: любопытные работники загса исподволь пришли посмотреть на Доронину (мое имя им тогда ничего не говорило). Застолье было скромным, в роли посаженного отца, естественно, выступил Андрей Александрович Гончаров…
Например, когда мы только поженились, ко мне приехал отец, поселился в моей однокомнатной квартире и десять дней ждал, когда невестка сможет с ним познакомиться. Но у Татьяны времени не нашлось — то болела голова, то была очень занята, потом еще что-то. Так и не свиделись; провожая отца домой, я испытывал жуткую неловкость, и эта заноза во мне осталась. Тем обиднее, что ее родителями мне приходилось заниматься постоянно: перевозил их из Питера в Москву, здесь тоже не оставлял без внимания. Это Татьяна принимала как должное: родители старенькие, им нужно помогать…
Скажем, я очень хотел от нее ребенка. Но Доронина — Актриса с большой буквы, служению ремеслу подчинена вся ее жизнь, а это, естественно, имеет и свою драматическую сторону. Однажды сервиз на шесть персон грохнули. Единственное, чем Татьяна не могла в меня запустить, — это книга. А меня художественная литература не останавливала — я мог. Когда мы оба были на взводе, Татьяна мне ни в чем не уступала, притом гораздо чаще попадала в цель.
Прожив в браке пять лет, мы официально расторгли свои отношения — по взаимному согласию и, как говорится, без имущественных претензий друг к другу. А после продолжали временами жить вместе — не смогли сразу до конца разорвать множество «ниточек», которые нас связывали.
- Долго продолжались такие отношения?
Свадебной поездкой стал проведенный вдвоем отпуск на Рижском взморье.- Как в театре отнеслись к вашему союзу?- Хотя наш роман разворачивался у всех на глазах, в театре все восприняли как полную неожиданность с налетом сенсации. А я к этой ситуации был готов заранее. Звание Муж Дорониной — почетное, но, увы, безымянное. Когда после спектакля мы выходили из театра, у служебного подъезда Татьяну всегда ждали поклонники.
- Мы с Дорониной никогда не говорили о прошлой жизни. Правда, Радзинский часто звонил ей и Татьяна звонила ему — всегда интересовалась здоровьем его матери, творческими планами, и я считаю такие отношения вполне нормальными. Тот факт, что с Радзинским она сохранила товарищеские отношения, а со мною — нет, могу только себе записать в минус. После 82-го года, окончательно расставшись, мы ни разу нигде не встречались, даже по телефону не разговаривали. Только и он со временем «спекся». С началом перестройки решил заняться бизнесом, и, зная Танин характер, могу предположить, как все его идеи тихонько гасились. Похоже, он тоже чрезмерно идеализировал Доронину.
Из таких ситуаций выход был один — хлопнуть дверью и уйти, благо было куда: чуть что — я скрывался в своем однокомнатном прибежище…В свою личную жизнь мы посторонних не пускали, не было у нас и друзей-»посредников», которые обычно берут на себя примирение сторон. Нас мирила профессия: мы нуждались друг в друге на сцене, и лучшим местом для перемирия был опять же театр. Сегодня поссоримся, а завтра спектакль вместе играем.
Но, скажу вам, делал это страстно и с удовольствием. Реальный роман накатывался неизбежно и стремительно: я знал, что Доронина после развода с Радзинским свободна, мне тоже ничего не мешало…Все произошло на гастролях в Новосибирске. Наверное, в этом я виноват — не общаюсь со своими бывшими женами. А с Дорониной… Может быть, если бы я писал пьесы, наши деловые отношения могли бы продолжаться.- Вы хотите сказать, что Доронина — человек меркантильный?
Из-за природной фактуры мне сразу предрекли «костюмные» роли: кольчуги, гусарские ментики, онегинские фраки и сталинские френчи сидели на мне как влитые. На лошади я тоже неплохо смотрелся — но это скорее гены: отец служил в кавалерийских войсках. Думаю, сердце моей матери он покорил, сидя в седле, когда их полк квартировал в нашей деревне.
Да и фильм «Юрий Долгорукий» без нее просто бы не состоялся…
